Кодзука к тучам относится с определённой долей философского принятия и некоего фатализма. Ну есть она — туча — и есть; ничего ты с ней всё равно не сделаешь: она густая, тёмная и от неё веет некоторой безысходностью и тоской; безвыходностью положения. Туча пройдёт и оставит за собой мокрые дороги, кашеобразную уродливую склизкую массу грязи в саду и спирающее ощущение духоты, которое протянется шлейфом и останется висеть в воздухе, пока полностью не пройдёт. Время и терпение — вот твой главный союзник в (морально-идеологической) борьбе с тучей.

Могут ли время и терпение помочь в борьбе с вонючей тучей, которая ныне стоит справа от Кодзуки и вот-прямо-сейчас окидывает её взглядом, ей — Кодзуке — на данный момент неведомо.

Она выслушивает, в чём заключается суть их сегодняшней задачи — да-да, водохранилище, хорошо; сегодня домой она вернётся по колено в грязи, вымазанная в осадке воды — ну, правильно, только этого её образу и не хватало до полного совершенства, верно? Кодзука кивает и разворачивается через правое плечо. Волей-неволей её взгляд снова падает на парня; снова задерживается на нём: в мешках под его глазами вполне можно организовать ещё одно водохранилище; правда, судя по цвету его кожи, внутри его тоже нужно будет изначально почистить. Кодзука про себя усмехается: кажется, что этот, напяливший на себя огромный мусорный пакет, вот-вот куда-то свалится; а его подружка — ну, его подружка дай бог, что не сломается по дороге, потому что её явно дома плохо кормят.

Их двое: девчонка и парень; которые сегодня вместе с ней отправляются на задание — обычное дело, в общем-то, и всё же Кодзука чувствует укол недовольства, когда они направляются к выходу из Резиденции. «И где они его только...»; мысль обрывается в её голове на середине, так и не рождаясь полностью, когда парень наконец-то подаёт голос.

— Что, часто драишь водохранилища? Или плохие воспоминания о мытье ванной дома? — широко улыбнувшись, спрашивает у того Кодзука, хитрым взглядом вперившись ему в его уставшие рыбьи унылые глаза. На секунду ей приходит в голову, что, возможно, это не лучшая фраза для самого начала знакомства. Кодзука эту идею быстро отметает.

— Якуши Кодзука, — она представляется, когда они выходят за порог Резиденции, и, разворачиваясь к своим новоиспечённым товарищам — они явно знакомы — наконец-то более тщательно их изучает.

При ближайшем рассмотрении парень оказывается в ещё более плачевном состоянии, чем казалось на первый взгляд: похожий на чёрное облако мешковатых шмоток, дурного нрава и болезненных черт внешности, он производит впечатление скорее воскрешённого мертвеца, чем её сверстника-подростка. Мертвец этот, очевидно, своим воскрешением не сильно доволен — а потому даже молча издает некий протяжный стон, беззвучно терроризирующий сознание окружающих.

Кодзуке этот стон нравится мало.

Сопровождает его существо небольшое, хрупкое и, в общем-то, довольно очаровательное — в этом Кодзука признаётся себе сразу; это девочка — угловатая и больше сложением схожая с юнцом, чем, к примеру, с самой Кодзукой; с удивительными глазами — и тоже вся какая-то тёмная, как и её товарищ (правда, в отличие от него, совсем не похожая на проделки сумасшедшего некроманта). Что-то в ней располагает к себе; может быть, именно поэтому, когда парень на секунду отворачивается, Кодзука спрашивает на ухо у девчонки:

— А с ним что-то случилось или он... Э... Такой?

«..» чай – всего лишь грязная водица. Томонэ отвлекается на Козуку; чуть мешкая в сомнениях, Бэнимару бросает полный стакан в мусорное ведро. «Однажды она сдастся!.» – думает он, глядя на неё, – «Сдастся же?.»

«..» Козука..: шутит?. доёбывается?. шутит и доёбывается?. Бэнимару не понимает; юмор – нечто ему чуждое; да и она – рваная – тоже. Он теряется, путается, не успевает ответить. Может, и хорошо? Может быть, и плохо.

«..» они – впереди, он – позади: в общем – по жизни; и в частности – сейчас, по пути к водохранилищу. Бэнимару хотел бы отстать и.. потеряться? Будто в лесу, будто ребёнок, будто от родителей; однополых. Чувствовал, что хотел бы. И осознавал, что не мог бы. Мозг и сердце ссорились, будто батя и дед; опять.. и опять.. и опять.. – по всякому вопросу. «И в том вся жизнь..» – припоминала мать, уча сына мудрости и.. депрессии. «И в том вся жизнь..» – припоминал сын, всё ещё шагая.

«..» наконец-то? Томонэ и Козука добрались до водохранилища; минутой позднее – и Бэнимару. Пахло летом.. и канавой? Работник узнал Бэнимару; но не наоборот. И запустил шарманку: «сачки», бла-бла, «фильтры», бла-бла, «вентиляция». Бэнимару переоделся: снял свою куртку, надел – чужую; натянул перчатки. Бэнимару снарядился: взял сачок. Работа – не волк, и в лес не убежит; к сожалению. Бэнимару заглянул в резервуар, а там – зелень. «Будто в том стакане!» – подумал он, припоминая об утреннем чае. Приступив наконец к работе, Бэнимару вновь пробубнил: «как же меня это всё заебало!..». И тут же глянул на неё – Козуку; и сплюнул под ноги; лишь для того, чтобы позднее за собой прибрать.

Отредактировано Nara Banimaru (10.03.2024 01:20)

ооооооооооООООО, ха-ха, так, значит, да?

С пробирками, склянками, колбами и подозрительного вида отталкивающими жидкостями с резким запахом у Кодзуки давняя дружба — потому, и правда, протянутое ей Томонэ добро не вызывает у Кодзуки ни удивления, ни отторжения; не вызывает же и сложности тестирование воды на заражения и загрязнения. Внутри обнаруживается достаточно интересного — живого и (уже) не очень; тем не менее, ничего критичного или опасного для обитателей селения — вода после замены фильтров будет не только вполне пригодна для питья, но и даже на вкус, наверное, ничего. Ну, это если повезёт. Короче...

Короче, по части задания всё складывается вполне благополучно. По части коммуникации с напарниками... Ну, то есть, в области установления коннекта...

с коннектом — кажется — возникают — ну, в общем, сложности.

Кодзука поднимает от фильтра и пузырчатой плёнки глаза; вдруг «там» становится намного интереснее, чем в мире, замкнувшемся на этом фильтре и мыслях о вероятном обеде; взгляд находит объект интереса мгновенно. Разноцветные глазюки фиксируются на Бэнимару; брови чуть приподнимаются; левый уголок губ — тоже; Кодзука чувствует себя удивлённо, он застал её врасплох; Кодзука чувствует себя уверенно и в своей тарелке — (опустим этот факт, и всё же: неожиданно, но), реакция Бэнимару ей... Нра-вит-ся? ; он посылает не только её, но ещё и его подружку Томонэ — от того становится лишь забавней, лишь веселее;

настроение-то, оказывается, игривое.

Она смакует его:

чувство, которое осторожно рождается в груди; всполох — неяркий, деликатный, робкий, и всё ещё: катастрофической разрушительной мощи; это — в перспективе, на деле [прямо сейчас, имеется в виду]: еле осязаемый, недостаточно чётко оформленный, но обладающий характером и силой; что важнее — выразимый ;; нет, не так: требующий выражения, как требуют маленькие дети, топая ногами; как требуют капризные господа;

[вот ведь незадача, да? : ] Бэнимару слабый — а слабое в Кодзуке пробуждает древнейшее хищное желание загонять в угол.

Где твой угол, Бэнимару?

Она смакует его:

Бэнимару; и его же повторную реплику, призванную подчеркнуть его уверенность в собственных словах; послать нахуй Томонэ: поражение, послать нахуй Кодзуку: просто смешно; послать нахуй их обеих: расписаться в беспомощности; в усталости, в уязвимости.

Проходит не больше секунды.

— Что тебя так разозлило, Бэнимару? Перспектива стирать штаны? — доброжелательность, прочитывающаяся в этой фразе, неживая; Кодзука смеётся: якобы не над Бэнимару, а с Бэнимару; только так ли это на самом деле?

Кажется, на них оглядывается работник водохранилища. Кодзука замечает это периферийным зрением — и, реагируя, улыбается работнику широкой доброжелательной улыбкой, показывая ему «палец вверх»: у нас, мол, всё отлично; «скоро закончим!» — кричит она ему, и отворачивается обратно на Бэнимару и Томонэ. Щебет птиц, оттеняющий мрачность слов Бэнимару, кажется несколько абсурдным; с улицы доносятся детские крики: кажется, небольшая толпа семи-десятилеток играет неподалёку в догонялки, изредка заливаясь коллективным смехом. Кодзука кладёт пузырчатую плёнку на стол, и, будто бы специально растягивая время, лопает с пару-тройку пузыриков; явно с малоскрываемым наслаждением. Затем берёт в руки только фильтр, и направляется к старому фильтру — загрязнённому.

— Если что, мне вот очень нравится плёнка, — Кодзука адресует эту фразу Томонэ, с осторожностью скручивая старый фильтр, стараясь быть предельно аккуратной; с серьёзно-насмешливым выражением лица, — а твоего друга, возможно, просто плавит солнечный свет. Мне бы тоже становилось дурно на улице, если бы я жила в подвале.

она подавляет смешок;

старый фильтр она вынимает, раздаётся негромкий глухой щелчок; новый встаёт на его место — кажется, отлично. Как влитой.

Блять! Опять! Блядь! Снова она – Козука.. – за своё: за такое подлое, мерзкое, гнусное. Снова она – коза.. – за своё: за полушёпот, за полунамёки. Снова она.. тормозит. Играется! Останавливается за мгновение до прыжка. Ну же! Давай! Ну же! Не замахивайся – атакуй. Не зарекайся – действуй. Проявись! И прояви натуру – натуру зверя, натуру твари. Шагни! И упади.. в хаос открытого конфликта. Рискни! Рискни! Рискни! Ударь. Укуси. Ну или хотя бы.. оскорби! В лоб. Прямо. Без обиняков. Пошли, хотя бы, нахуй! Дерзни.. или не берись, не начинай, не разводи.

Бэнимару встал, выпрямился, расправился. Будто парус, мешковатая и просторная одежда хлопала на ветру, мимо пробежавшем. Бэнимару выглядел, словно пугало: нелепо и.. отчасти устрашающе. Замер он, но не тень – та чуть дрожала, густела:

– .. как же меня это всё заебало!. – сцеживает, наконец, Бэнимару. Как со спины – так неожиданно и неприятно! – его обхватывают ветки-ручки. Бэнимару отрывает взгляд от Козуки, опуская его: мм, Томонэ.. Она – пахнет; по-своему: сладким цитрусом. И он – пахнет; по-своему: кислым молоком. Вместе они – пахнут; обще: йогуртом?.

Блять! Опять! Блядь! Снова она – Томонэ.. – за своё: за такое тёплое, доброе, располагающее и обезоруживающее. Снова она.. топчет. Крушит и ломает. Разбивает его оборону – песочный замок, возведенный в (/из) одиночестве (/ва) – хватает за руку и увлекает за собой.

Бэнимару более не говорит: не извиняет, не извиняется. Он делает, что должно – работу; и делает – качественно: ковыряет, ковыряет, ковыряет фильтр за фильтром – методично, с каждым следующим справляясь всё быстрее, чистит их и пачкает себя – штаны и вправду позеленели, как позеленела и куртка, и лицо.

И так – пока не кончаются фильтры, пока не кончается работа. Завершив задание, он вновь переодевается. Прощается с работником и уходит. И если сюда он шёл последним, то к резиденции – первым. Сдав отчёт, он молча уходит восвояси: и ни одна из брошенных фраз – Томонэ? Козукой? – не достигает его.