Томонэ любит лето.

Помимо прекрасной погоды – радующей глаз, обилия местных и иноземных фруктов – возбуждающих вкусовые сосочки, симфоний цветочных ароматов – ласкающих обоняние, переливы песен диких птиц – ублажающих слух, была еще одна – последняя! –, но не менее значимая – всевозможные фестивали и праздники, поднимающие настроение и создающие непередаваемую атмосферу легкости и беззаботности, возвращающее юную Томоне в глубокое детство, полное радости и семейности.

Бодро Томонэ шагала в сторону Резиденции, и, счастливая, что вновь обрела команду и наставника, она стремилась поделиться своим настроением с другими. Улыбка, брошенная торговцу сладостями, поглаженный мимоходом рыженький котик, подброшенное в чью-то приоткрытую сумку пожелание удачи и хорошего дня… Свой боевой настрой и бодрость духа она источала каждой клеточкой своего тощего тельца, создавая вокруг себя пузырь из высококонцентрированного счастья, на вкус как карамельный леденец.

– Доброе утро, Бэнимару! – Худая ладонь взлетает для приветственного взмаха, когда Томонэ видит у Резиденции своего компаньона. – Как твое настроение? – Девчонка неловко семенит за Нарой; за шагом юноши – два коротких прыжочка.

Бэнимару, впрочем, замедляться не планирует; Томонэ, пускай и отличалась неукротимым оптимизмом, но непроходимой тупостью не страдала – Наре она не нравилась. Проблема была лишь в том, что, судя по всему, мальчишке в принципе сложно было угодить хоть чьим-нибудь обществом.

– Вижу, ты опять плохо спал? – Томонэ еще в первую встречу подметила глубокие синяки, залегшие под впалыми глазами Бэнимару. – Я собрала для тебя отличный купаж! Тут немного ромашки, лаванды, цветков кактуса… Смесь на основе белого чая, отлично подойдет, чтобы пить перед сном… – Девчонка тут же вытащила тканевый кулек из набедренной сумки и вдохнула аромат сквозь хлопковый материал. – А пахнет! Просто песня! – Не дожидаясь, пока Нара позволит себе отказаться (что он обязательно бы и сделал!), Томонэ перехватила его запястье и, развернул ладонью вверх, положила мешочек Бэнимару в руку.

Спрятав – почти за мгновение – свои руки за спиной, она ускорила шаг, чуть обгоняя напарника.

*

– О, театр! Это так здорово. – Не унималась девчонка, в подробностях рассматривая свиток по дороге к зданию, арендованному под представления. – Восемнадцать лучших пьес на сцене Конохи! Представляю, какой будет ажиотаж при покупке билетов. Может, нам удастся попасть за кулисы? А еще, знаешь, было бы совсем неплохо, если бы по завершению работы, нам бы разрешили посмотреть на репетицию!

Томонэ вновь опередила Бэнимару; и, развернувшись к нему лицом, продолжила свой путь в обратном движении.

– Или ты не любишь театр? – Томонэ отвлеклась на мгновение, и, тут же, столкнулась с кем-то своей спиной; незадачливое «ой» и чей-то выразительный кашель, привлекающий внимание, заставил девчонку повернуться лицом к дороге.

Перед ней стоял высокий – сильно выше среднего – мужчина, в невероятно красочном и пестром наряде; на лице его крепко сидел монокль, поблескивающий золотом, когда солнечные лучи касались оправы.

– Полагаю, Вы и есть те генины, которых отправили на помощь. – Без прелюдий, господин антрепренёр перешел сразу к делу. – Пойдемте, ознакомлю Вас с фронтом работ.

Отредактировано Tomone (06.02.2024 21:31)

Мужчина в пестром наряде провожает генинов в большое деревянное здание; с фасада оно выглядело гораздо лучше, чем внутри. Обшарпанные стены – свежего слоя краски, скрипучие половицы – новых досок, а покрытие сцены – лака и воска; все требовало ремонта. Томонэ тут же перевела взгляд на стенд с инструментами, к которым антрепренёр подводит команду.

– Здесь все, что может вам пригодиться, – говорит он и придирчиво осматривает нанятых ниндзя; во взгляде его сквозит неприкрытое недоверие, – если понадобится что-то еще, то, пожалуйста, не затягивайте с просьбой. Сегодня вечером премьера.

Томонэ активно кивает и коротко кланяется, всем своим видом показывая, что задачу поняла и все будет сделано в лучшем виде.

– Конечно, господин! – Чеканит она, убирая длинные хвосты волос в высокие «бублики» на голове, чтоб не мешались во время работы. – Обещаю, Вы в нас не разочаруетесь!

Высокий человек в ярком кимоно кивнул в ответ, и, развернувшись на носках своих театральных туфель, поспешил покинуть помещение, оставив Бэнимару и Томонэ в обществе друг друга.

– Начни тогда с покраски стен и декораций, а я займусь досками для лестниц и сцены. – Будто бы не замечая вопроса своего напарника, мурлычет девчонка. – Так и вправду будет быстрее! – Уверяет она его, совершенно игнорируя неприятный тон беседы и его общую нелюбовь к человечеству в целом; титаническую нелюбовь.

Меж тем, Томонэ натянула на себя рабочую куртку и перчатки, чтоб не запачкаться пылью и не словить парочку заноз в пальцы; привычная в работе с деревом, она все равно руководствовалась инструкциями и безопасностью. В конечном счете, ей совершенно не хотелось выковыривать пинцетом мелкую щепу из-под кожи; жутко неприятное мероприятие.

– А что ты любишь, Бэнимару? – Любопытствует Томонэ, вытаскивая проржавелые гвозди из старых – совсем уж прогнивших – досок.

– Как ты проводишь свободное время, Бэнимару? – Уточняет Томонэ, стругая новые бруски для опор декораций.

– Тебе нравится работа шиноби, Бэнимару? – Интересуется Томонэ, подавая очередную деталь для конструкции сцены напарнику.

С переменным успехом шла работа над облагораживанием театрального помещения. Томонэ время от времени выходила подышать свежим воздухом; насильно брала и Нару с собой, чтобы уж совсем бедолага не позеленел от паров краски и лака, а возвращаясь обратно, отмечала – непременно вслух – как хорошеет общий вид, и что они – и Томонэ, и Бэнимару – славно потрудились. Осталось ведь совсем чуть-чуть.

– Ты голоден, Бэнимару? – Спрашивает девочка, но вопрос ее звучит скорее, как утверждение. – Вот, возьми, тебе следует хорошо питаться. Режимы сна и приемов пищи благотворно скажутся на твоем самочувствии. – Аккуратно запакованный в цветастый платок бэнто ложится на деревянный ящик; Томонэ передает второй набор палочек для еды Наре и требовательно ждет.

– Не капризничай, Бэнимару.

Отредактировано Tomone (26.02.2024 17:38)

Бэнимару – злющий и кусачий, как стая бездомных собак, зараженных бешенством. Он не лает, а только рычит, исходит слюной и скалит желтоватые зубы, готовый врага своего – любого мимо проходящего – разорвать; Томонэ хмурится ненадолго, проглатывая каждый брошенный ответ – безвкусный и склизкий, желейный, как медуза, выброшенная на берег.

– Ты молодец. – Улыбается Томонэ, доставая набор палочек для еды. – Вижу, что очень стараешься! – Ловко перехватывает приборами нарезанный кусочек мяса, а следом – колобок из риса. Вкус еды ей кажется пресным, но это только ее собственные ощущения, навеянные беседой с напарником.
– И это тоже наша работа. Пока – ловим кошек, пока – убираем мусор, пока – сидим со стариками, и это важно! Потом, обязательно, задания станут сложнее.

Остальное время обеда Томонэ провела в тишине; стучали приборы, умиротворенно сопел Бэнимару, недовольно скрипели под весом тел деревянные ящики. Временами девчонка поднимала голову, в черепной коробке ее зрел вопрос, вертелся на языке – и тут же тонул где-то в глотке, стоило Томонэ на Бэнимару посмотреть, но то было затишье – ей нужны были силы для очередного словесного залпа.

От краски и пыли у Томонэ краснеют нос и щеки, покрываются аллергическими пятнами; она осторожно чешет кожу, которая скатывается под ногти мелкой шелухой. Девочка бы и рада терпеть, но зуд временами становится совсем уж невыносимым; стоит только подумать о раздражении, как руки тянулись к лицу, а пальцы готовы были растерзать воспаленные участки. Не помогает ни смоченный холодной водой платок, ни респиратор.

Ближе к вечеру работа их подходит к концу. В театральном помещении успевает подсохнуть краска и лак; свет теперь не кажется больнично-желтым, а сияет ярко, переливаясь несколькими оттенками из-за хрустальной фурнитуры и разноцветных стеклышек под потолком. На сцене развешены декорации, ширмы из рисовой бумаги и более дорогие занавеси из тяжелого шелка; весь подсобный мусор выносит Бэнимару, в одиночестве, чтобы ухватить еще несколько минут благословенной тишины.

Посмотреть на сделанную работу первым приходит антрепренёр; он досконально изучает свежие брусья, слои краски, аккуратность оформления, крепость арабесок на широких деревянных фальш-колоннах. Там, где работа его не устраивает, он просит доработать; и Томонэ поспешно мчит с напильником наперевес, чтобы подравнять недостаточно гладкое полукружие, а потом дорабатывает наждачкой и быстросохнущим лаком. Когда придирчивая оценка завершена, мужчина сдержанно кивает, обозначая, что работа на сегодня выполнена.

– Вы свободны. Награду получите в Резиденции. – Оповещает он напарников, и терпеливо ждет, когда генины покинут помещение; судя по всему, бесплатных билетов на спектакль им не увидеть.

– Посмотреть бы! Хоть одним глазком! – Томонэ немного обидно, но она умело прячет это за дежурной улыбкой. – А ты, Бэнимару, совсем устал?

На улице стемнело; вдоль бульвара уже зажглись мягкие желто-оранжевые фонари, в заведениях шумели люди, празднующие окончания очередного рабочего дня.

– Не хочешь куда-нибудь сходить? Я знаю одно местечко, там подают очень вкусный чай!