кулак заживал медленнее, чем рассчитывалось; зарубцевавшиеся костяшки всё ещё немного зудели, а выбитый сустав пальца — пусть и был вправлен — всё ещё напоминал о себе короткой тянущейся болью; ожидая сестру, Кенджи шизотипически вглядывается в обе свои кисти — в болезненную и в ту, что никогда не заболит.

из созерцательных затупов его выдёргивает тихий девичий шаг, доносящийся с другой стороны коридора:

"саеко", — сестру он не видел достаточно давно.

<..> и, стоило признать, за время их расставания она успела похорошеть — в её силуэте постепенно начиналось чувствоваться не только внешнее сходство с матерью, но и другое.. неуловимое и метафорическое — какое-то подобие "статности", из-за которой обычные мальчики часто отводят от девушки взгляд; вернее, зачаток "статности" — сестре всего лишь двенадцать; забавно — Кенджи был уверен, что вот он, в свою очередь, не похож ни на кого. и этим — он безмерно гордился.

сестру, тем временем, одёрнул какой-то *шиноби-в-жилетке*, и о чём он с ней говорил Кенджи не слышал — ему, если честно, было и не особо интересно; он достал онигири и принялся его есть.

вообще, вопреки расхожему мнению — в том числе, мнению самой Саеко — он её любил; возможно, даже больше матери; правда, об этом он не имеет привычки говорить вслух, предпочитая словам поступки. так, поймав на себе взгляд Саеко, он продемонстрировал ей содержимое своего набитого рта, улыбаясь — так он доказывал свою любовь.

___________

— я побоялся заходить к матери без тебя, — то есть, поленился.

<..> — я, в общем-то, и с тобой боюсь...

<..> — в общем, да, разберись там сама.

<..> — у меня есть дела поважнее.

<..> бросил он, демонстративно вглядываясь в ягодицы проходившей мимо девочки-клерка — возможно, *кое на кого* Кенджи всё-таки был очень похож.

Отредактировано Kenji (05.01.2024 18:34)

— это не каша, — отвечает он с набитым ртом сестрёнке, — это онигири.

— ты думаешь, что там слишком много сахара, потому что я слишком сладок сам по себе.

<..> после этой фразы из его рта вылетает кусок не пережёванного лосося, облепленного слюной и рисом.

а далее — следует дружеский подзатыльник, что своей силой умудряется испортить и причёску Кенджи, и  [на мгновенье] всё его дружелюбное отношение к Саеко; он без труда подавляет свой припадок ярости — однако, его выдаёт тот самый его "демонический" глаз, сквозь взгляд которого и считывались все спонтанные намерения Кенджи относительно его сестры. к счастью, подзатыльник испортил причёску именно так, чтобы чёлка закрыла нужный глаз — Саеко не увидела его взгляда; только идиотскую улыбку Кенджи, что зашёл вслед за ней в кабинет матери.

мать выдала задание, и от Кенджи требовалось подтвердить его принятие молчаливым согласие; без труда — но Кенджи заговорил:

— даже слишком, — бессмысленно иронизирует Кенджи, подхватывая последнюю фразу Саеко, — боюсь, нам нужно подкрепление.

шутка не была оценена женским коллективом комнаты, но один из джоунинов-охранников, мужчина — всё же — не сумел сдержать смешок, отчего Кенджи покинул комнату матери с видом победителя; с таким же видом он покинул и резиденции совсем.

<..> с таким же видом он покинет и селение.

— думаю, мы будем выглядеть круче, если будем идти с собаками... — он бросает Саеко, наконец-то поправляя свою прическу после того, как она была испорчена сестрой, — мы будем, знаешь, не как обычные шиноби — мы будем как настоящие полицейские.

<..> — ведь, если подумать, что угодно лучше, чем быть обычным шиноби.

наверное, эта фраза была лишней, и едва ли Саеко была готова к подобному роду юмора; тому самому роду юмора, где шутки-то и нет. ведь, если подумать, Кенджи и вправду хотел быть кем угодно, но только не обычным шиноби.

— ну а ты что, — он начинает шагать, формируя начала патруля, — хочешь быть обычным шиноби? или всё-таки сильным? ну, как мать там, как отец...

<..> мимо проносятся люди, своими массами хоть немного, но скрывая уродство Скрытого Песка; толпам в этом помогал и вечереющий свет; на этот сумрак Кенджи и поспешил сослаться, желая пройти мимо мелкой пьяной стычки — такая ерунда не стоит и секунды времени, но что об этом думает Саеко? он недовольно закатывает глаза, осознавая, что сейчас им — вероятно — придётся вписываться в разговор с алкашами, потому что ведь наверняка его сестра более ответственна, чем он.

— нет, не хочу, — лениво бросает Кенджи и, как бы инстинктивно подтверждая свои слова, он преобразует ворот своей походной водолазки в повязку, скрывающую добрую половину его лица, — я не из тех, кто любит красоваться.

[это — абсолютная, абсурдная ложь, но Кенджи подаёт её так уверенно, что невозможно определить всё-таки врёт он или верит в этот откровенный бред]

<..> Саеко ссылается на Песчаные техники Кенджи, и он реагирует на это недовольным смешком — он предпочёл бы, чтобы она высказалась о его навыках марионеточника; похвала этой его способности — она была бы куда более приятной.

тем не менее, он мог выделываться сколько его душе угодно, но правда оставалась неприглядной: один из выпивох был вооружён, другой — валялся скрученным близ одной из стен; пока что нож преступника был чистым, но обувь — уже в крови; в общем, выглядело всё уже слишком напряжно и запутанно, чтобы в это влезать, но миссия есть миссия.

— пока я жил в Листе, отец обучал меня фармацевтики и токсикологии.

<..> — сделать из меня полноценного Ирьёнина он не успел, но что-то в медицине я понимаю.

<..> — я осмотрю раненого, а ты займёшься допросом.

заприметив приближение шиноби, вооружённый алкаш постарался рефлекторно спрятать нож в кармане и попятиться, готовясь удрать, однако вовремя одумался; окружавшие его собутыльники отошли на пару шагов по разным сторонам, образу импровизированный полукруг — кажется, подозреваемый всего один, и он уже не думал убегать; умный парень; они с Саеко пусть и не выглядели устрашающе, но конкретно этот хуй понимал, что скрыться не получится — видимо, не первый раз сталкивается с шиноби; может быть, рецидивист.

склонившись над раненым, Кенджи заглядывает в глаза — в них не осталось и намёка на жизнь; расстегнув его куртку, Кенджи обнаруживает колотую рану в районе печени... это уже было тревожно — пришлось спиздить у трупа из внутреннего кармана его сигареты, чтобы успокоить себя. правда, покурить при Саеко не получится; Кенджи прячет сигареты в свою поясную сумку, приближаясь к сестре, что уже проводила первичный опрос.

— его убили; совсем недавно, ударом в печень, — говорит он шёпотом на ухо сестре, приобнимая её за плечо.

— с большей степенью вероятности это означает, что он умер от потери крови... и перед смертью очень долго и громко кричал, так как это очень болезненное ранение.

— кровь, при этом, как ты видишь, только на обуви подозреваемого, а криков мы не слышали...

<..> — дальше думай сама — может, отец обучал тебя следствию или что-то такое.

[всё-таки силовиком из родителей был именно отец, а Саеко... с точки зрения навыков получилась в него]

закончив, Кенджи достал ещё один онигири и снова снял маску, принявшись есть, желая с набитым ртом понаблюдать, как Саеко разберётся с этой ситуацией.

Отредактировано Kenji (09.01.2024 04:49)

Во-первых, из слов Кенджи никак не следовало, что они с Саеко жили в Листе не вместе. Во-вторых — он старший брат [так сказать, абсолютное половозрастное преимущество], а потому он будет пытаться командовать, даже несмотря на то, что экспы им въёбано чувствительно меньше в свой билд.

<..> В-третьих, Кенджи был серьёзен, но просто не спешил этим кичиться — более того, да, он всем своим видом отвергал свой профессионализм. Так, напускные распиздяйство и глупость, если подумать, есть одна из элементарных, но крайне эффективных психологических уловок, позволяющих не только пустить пыль в глаза оппоненту в сражении или диалоге, притупляя его бдительность, но и возвысить во вражеских глазах своего соратника, подпитывая его уверенность в себе... Как бы Кенджи комично не выглядел, но именно он добыл большую часть сведений, что у них с Саеко сейчас на руках.

<..> В-четвёртых, Кенджи красовался. Правда, в отсутствии аудитории, разделяющей его представление о *крутизне*, он был вынужден это делать исключительно и только для себя. Что же, Саеко пока что — очевидно — не мать, и не видит всей той глубинной харизмы в таком виде поведения, непроизвольно скопированном Кенджи с отца.

Что, в свою очередь, было схожим у Саеко с отцом, так это нетерпеливость — её кровь закипела, едва подозреваемый обронил вторую из своих очевидно лживых фраз. Следует хлёсткий — но всё ещё девчачий — удар, укладывающий мужика на лопатки, и Кенджи начинает теряться: подобное уже походило не на допрос, сколько на утоление садистских наклонностей его сестры, тотчас принявшейся наслаждаться ситуацией, при которой она смотрела на подозреваемого сверху и вниз. Да, Саеко и не пыталась скрывать, сколько удовольствия принёс ей этот удар.

— Наша работа тут закончена, — Кенджи строго обращается к сестре, давая понять, что возражений он не примет.

<..> К переулку подваливает отряд гражданской полиции, сотрудником которой и предстоит заняться расследованием.

— Мы — патрульные, и мы свои задачи выполнили. Следствием займётся полиция.

Передав сведения сотрудникам правопорядка, Кенджи и Саеко последовали далее по улицам.

Обстановка предстаёт сравнительно тихой, и, кажется, ничего не предвещает дополнительной работы — Кенджи умудряется сфокусироваться на своих мыслях, осознавая, что поведение сестры будто бы выглядит тревожным... Не настолько тревожным, как, например, его личные размышления, преисполненные ненавистью ко всему окружающему, но достаточно тревожными, чтобы захотелось вмешаться с позиции *старшего* из двух детей.

<..> Так, Саеко не брезгует попытками самоутвердиться за счёт Кенджи. Саеко болезненно реагирует на его вполне обычные прикосновения. Саеко наслаждается нанесением ударов по человеку, что — пусть и подозревался в убийстве — но не мог дать сдачи... Рядовые реплики Кенджи об отце спровоцировали иррациональную ревность у сестры, а уже её реплики о Песке, доставшемся Кенджи от матери, тоже звучали... Болезненно. Как и ещё ряд моментов, что Кенджи не успел обдумать.

Он всё-таки любит свою сестру, а потому следует достаточно эгоистичной позиции, при которой он мог позволить *страдать* и *загоняться* только себе, но не Саеко. Проблема в том, что он решительно не понимал, как с ней об этом говорить — вышло так, как вышло:

— Проблемы с самооценкой?

— Я буду рад тебе помочь.

— Главное: прекрати закрываться в себе.

— Я тоже не знаю.

<..> Ощущая большой дискомфорт от произошедшей беседы, Кенджи отстранёно косится куда-то в сторону, желая так преодолеть гипертрофированную серьёзность его младшей Саюри. Не то чтобы он ожидал от своей сестры какого-то развёрнутого ответа на его пространную и по-своему грубую фразу, но выбранная Саеко ответная реплика его всё же умудрилась разочаровать. Спонтанная досада сменяется кроткой вспышкой злобы, смешанной с презрением к младшей сестре. И если злобу Кенджи уже был обучен скрывать, то с презрением получалось хуже - Саеко могла явственно ощущать это чувство во взгляде её брата; во взгляде — сейчас — направленном на неё.

— В любом случае, все твои проблемы — они все в твоей голове, — после этой фразы стоило бы остановиться, но Кенджи продолжал высказывать своё недовольство, — и стоит разбираться именно с ними, а не срываться, самоутверждаясь, на никчёмных забулдыг, устроивших пьяную поножовщину.

Кенджи концептуально не понимает возможности получения удовольствия от победы над слабыми [прописано в био!] соперниками, и эта  идиотская [по его меркам] вспышка счастья, пронзившая предпубертатный силуэт Саеко, едва та свалила ударом того алкаша... Нет, Кенджи точно не мог так просто примириться с таким поведением человека, в котором ему привычнее видеть родственную душу; тем более, не после того, как Саеко ослушалась его приказа закончить свой садистский раж.

<..> Одна из дворовых кошек, гонясь за крысой, опрокидывает пакет с мусором, небрежно поставленный около глиняной урны.

— Гляди, — фыркает Кенджи, указывая на кошку, — *нарушение общественного порядка*.

— Можешь пойти и отпиздить ещё и её.

<..> Итак — Кенджи перегнул, и он осознаёт это сам. Уткнув руки в свои бока, он раздосадованно выдыхает, наклоняя лицо вниз. Первое, что приходит на ум - пытаться уповать на свои нежные чувства к сестре, чтобы сгладить обстановку и аккуратно извиниться, но эту мысль приходится сразу отбросить: какой бы искренней эта мысль ни была, она едва ли уместна сейчас. Тем более, Саеко умна - таким людям свойственно ставить под сомнение даже безоговорочные факты; даже такие как феномен *братской любви*.

— Проблема не в том, что ты так себя ведёшь... — Кенджи продолжает следить за кошкой, что лапой пытается вытащить из-под мусорки крысу, — проблема в том, почему ты так себя ведёшь.

— Короче...

<..> Кошка примиряется с невозможностью поимки грызуна, удаляясь куда-то вглубь переулка, и Кенджи воспринимает это как совет:

— Забей, — выдыхает Кенджи, полный решимости сказать самую мерзкую из фраз; её и говорит, — подрастёшь-поймёшь.

— Пошли дальше пиздить алкашей.

<..> В последней фразе звучало столько снисходительного и обесценивающего пренебрежения, сколько Саеко - вероятно - не слышала в своей жизни никогда, нигде и ни от кого.

— Там, метрах в пятидесяти на запад, как раз какие-то странные вопли.

Отредактировано Kenji (21.01.2024 03:15)

Спорить с ней было бесполезно - она слишком похожа на мать. Даже более, чем просто "слишком", учитывая возраст Саеко, отчего у Кенджи действительно закипали нервы - девчонка не имеет права так себя вести... Пока не докажет обратного - мать доказала всем, а Саеко была лишь двенадцатилетним ребёнком, чьё подчеркнутое нежелание идти на разговор есть не более, чем просто возмутительная детская грубость. Впрочем, в этой её грубости и был концептуализирован действительно рациональный подход - Саеко предложила помолчать, и Кенджи поприветствовал её идею утвердительным [молчаливым] кивком.

<..> Всё-таки, с ней было невозможно не только спорить, но и общаться [сейчас] - мешает непомерно раздутое эго; и Кенджи хватало мозгов, чтобы обвинить в излишнем эгоцентризме не только Саеко, но и себя - вот только себя он за него осознанно прощает, а других... Очевидно, что нет.

<..> Шум, привлёкший внимание Кенджи, был спровоцирован свадебной процессией - девушки, чей возраст лишь немного превышает Кенджи, злоупотребили алкоголем, празднуя столь важный для одной из них день. С одной стороны, может, и был смысл доколупаться до них с целью уточнения их возраста, но это казалось излишним. Если они и несовершеннолетние, то пьют они формально в присутствии "взрослых", и потому попытка качать там права приведут лишь к бОльшим проблемам - едва ли какие-нибудь тестостероновые взрослые мужики воспримут замечания Кенджи и Саеко адекватно.

Собственно, за исключением нескольких подвыпивших девушек, ничего страшного на улицах не происходило, и патруль близился к своему завершению. В очередной раз проголодавшись, Кенджи зашёл в ночное кафе быстрого питания, взяв два больших онигири с такими редкими в Суне креветками - один себе и второй Саеко; вручил сестре её порцию, разумеется, абсолютно без слов.

<..> Ночная резиденция выглядело особенно опустело, а в условиях идиотического молчания обоих детей Казекаге, зашедших в здание, это подчёркивалось ещё сильнее. Так или иначе, пройдя по череде пустых коридоров, Саеко и Кенджи предстали перед одним из секретарей матери и вручили ей свой отчёт о миссии.

Получив деньги, они пошли к себе домой... Раздельно.