Зовите это хоть интуицией, хоть шестым чувством, хоть привычкой, но Охико, не успев даже открыть дверь собственного дома, знала, что что-то было не так. Поздний закат давно опустил на селение Камня, но света в окнах не горело. И куноичи это не нравилось?

- Пап? - Поинтересовалась она, приоткрывая дверь и включая свет. Картина ей предстала привычная - две бутылки на столе, без стакана. Какая-то посуда в раковине, явно не от сложного блюда. Охико прошлась по собственной гостиной подобно сыщику, пытаясь найти хоть какие-то улики, что помогут ей отыскать Итаки. Но отпечатков не было. - Пап? - Повторила она, открывая дверь в его спальню, потом проверяя диван, потом осматривая весь дом в поисках храпящего мужчины. Мужчины не было.

Охико замерла прямо посреди кухни. Может, она зря волнуется? Наверное, Итаки пошел выпить и сейчас сидит до закрытия? Она приподнимала взгляд на часы над раковиной. Есть еще несколько мест, которые продавали алкоголь чуть ли не рассвета. Есть ли смысл идти его искать? Наверное, она могла пойти сама отдыхать после долгой миссии, и потом сделать отцу какой-нибудь сок от похмелья. Отдел открыла холодильник. В нем повесилась мышь. «Ну или я налью ему стакан водички».

Но что-то гложило душу. Что-то сидело неправильно. Что-то заставило Охико снова выйти из дома, закрыв дверь за собой, и отправиться в мечта совсем для маленьких девочек не подходящие. Но это было не первой ее вылазкой. Она знала места, что были открыты дольше остальных, и пошла в самое ближнее к их жому месту. Поиски были невероятно короткими - Итаки оказался в первом же попавшемся заведении. Во всяком случае, Охико видела его через приоткрытую дверь.

- Тебе еще рано сюда заходить, девочка, - голос ленивого амбала у входа звучал как гравель.

- Послушайте, мне только отца найти. Вот он, сидит спиной. Пожалуйста, я его заберу и мы пойдем домой. - Амбал опускал взгляд на Охико, и в нем читалась искренняя жалость. Только жалости этой Охико не заметила, потому что она смотрела в упор на фигуру отца. Как сильно он был пьян? Мертвецки. Как он за это платил? Охико подумала о деньгах, что были у нее в кармане. С последней мисси. Неужели их придется потратить… на это? - А еще я полагаю, что ему нечем платить за происки. Я смогу заплатить за него.

И амбал повернулся к Итаки.

- Эй, рыжий, - произнес он, и Итаки, покачнувшись, обернулся ко входу, - ты знаешь эту девочку? - И заплывшие глаза Итаки загорелись искренней радостью.

- Это моя доченька! - Радостно сообщил он, запинаясь о собственные же гласные.

- Тогда выходи к ней сам, я сюда ребенка пускать не собираюсь, - сообщил амбал, прежде чем захлопнуть перед носом Охико дверь. Что делать, сдаваться? Влезать через окно? Охико оставалась под дверью, подобно бездомной собаке, что ждала клочка еды со стола, и слышала только шум. Что-то внутри происходило. Разговор, что перешел на крик. Затем множество голосов и звон бутылок. Грохот.

«Ну уж нет!» Охико толкнула податливую дверь, врываясь внутрь. Амбал больше не сторожил дверь - сейчас он сдерживал фигуру незнакомого мужчины, а на полу… на полу, в луже собственной крови, лежал ее отец. Тот самый, что всего минутами назад улыбался виду своей дочери. Тот самый,  который не мог позаботиться о себе сам, но все еще любил Охико своим каким-то невинным и идиотским образом. Иногда Охико казалось, что его погубило умение слишком сильно любить.

Отдел рванулась вперед, к отцу, замечая осколки в его голове и шее. И затем - замечая огромную рану в его животе. «Черт!»

- Дайте мне полотенца! - Кричала она, пока люди вокруг покачивались в пьяном угаре. Бармен кинул в ее сторону несколько чистых полотенец, и Охико неуклюже перематывала рану на животе Итаки, стараясь хоть как-то остановить кровь. Но кровь не останавливалась. Кровь сейчас топила ее тонкие ладони практически по локоть.

- Я защитил твою честь, Охико, - прохрипел отец, ухватив Охико за плечо. В то же мгновение, рука его обмякла, упав на пол. Итаки терял сознание, а Охико понимала, что она теряет минуты. Радуясь тому, что отец ее был худощав, она схватила его на руки, и понеслась в сторону больницы со всей скоростью, на которую была способна ее техника мгновенного перемещения.

И сейчас, вручив отца в руки профессионалов, она могла только сидеть на скамейке в коридоре, всматриваясь в свои ладони. Ладони, побагровевшие от крови - она не успела их даже вымыть. Что это значило? Что он вступил в бой.. Из-за нее? Что если бы она не пришла в этот бар, то ничего бы не случилось? Охико не проронила и слова, только уставившись куда-то в пол. Она любила своего отца. И знала, что ее отец любит ее. Только вот лучше бы он любовь свою проявлял попыткой помыть посуду хоть когда-нибудь.

Операционная открывалась, и Охико поднимала на медиков усталый взгляд. Если честно, сейчас ей было совершенно все равно, кто там из него выходил. И ей было совершенно все равно, что там делал Каин.

- У тебя есть другие родные, Охикаро? - Голос женщины звучал подобно гулкому отзвуку колодца, и Охико не выдержала. Она хотела спросить, что с отцом. Открыла было рот, чтобы задать вопрос, но у нее получилось выдавить только «он?», прежде чем голос окончательно сломался, а глаза защипало слезами.

Какой же она сейчас чувствовала себя дурой. Заливалась слезами в коридоре и пыталась вытереть глаза обратным сгибом руки, что еще не была обагрена кровью. Каин сел рядом, и Охико не совсем понимала, какой из нее выйдет шиноби, если она так и продолжит плакать как маленькая девочка, не в силах проронить и слова. Она с трудом втянула в себя воздух, задержав дыхание. Как будто это как-то должно было помочь.

- Он выживет?

Протянутый в ее сторону платок казался почему-то несуразным. Ее руки были по локоть в крови, так какой смысл был сейчас утирать себе нос или слезы с лица? Это казалось как-то... странно. Охико взяла платок практически машинально, не задумываясь, пока ее сердце начинало биться все глубже и глубже, с каждым ударом сотрясая горло. Мешая дышать.

Она должна была быть сильной, потому что у нее не было другого выбора. Потому что если бы ее не было в то время в том баре, то и отца ее могло сейчас и не стать. Охико сжимала в руках платок и заметила, что ее пальцы не оставляли на нем красных следов. Кровь, оказывается, засыхала, оседая у сгибов пальцев темными комками. Наверное, ей надо уже научиться жить с кровью на руках. С этой мыслью Охико высморкалась, замечая, что и слезы как-то остановились, застывая жемчужинами на светлых ресницах.

- Он был с таким с тех самых пор, как мамы не стало, - она не знала, зачем говорит эти слова. Вроде они не отвечали ни на один из вопросов, который ей задали, но отчего-то от облечения того, что ее отец в стабильном состоянии, хотелось с души стряхнуть и что-то еще. Ее отец так и не оправился от смерти своей жены. А теперь она, Охико, отправлялась на опасности каждый день. Переживет ли он еще и смерть своей дочери? Охико не сдержала тяжелого выдоха.

Нужно продолжать жить. Продолжать идти вперед. Продолжать играть в жизнь с картами, которые ей выдала жизнь, и стараться сыграть из этого лучшую партию, на которую она была способна, только и всего. Все верно же?

- Спасибо, - не то за салфетку, не то за спасенную жизнь. Слово "спасибо" казалось каким-то несуразным. Разве оно хоть когда-то могло отобразить настоящие чувства, которые она испытывала? Охико сжимала салфетку в комок, отыскала вглядом мусорку, и отправила скомканную ткань в мусорку натренированным движением. - Наверное, я навещу его завтра, когда он проснется. Сейчас мне, наверное, надо пойти домой. Посуду помыть. - А что еще остается в эти моменты кроме как посуду помыть?

Правда была в том, что Охико привыкла к одиночеству, сама того не понимая. Казалось бы, она никогда не была одна - и Кокуо тут совершенно не при чем. У нее всегда были друзья, одноклассники в академии, команда в конце-концов. Отец, какой-никакой. И, в то же время, она всегда действовала сама. В одиночестве.

Ее команда - мертва. Ее новая команда такая же разрозненная, как и при первой их встрече, и отсутствие постоянного Джонсона им не помогает. Видимо, за этих детей больше некому было погибать. Рури? Пожалуй, единственный человек, что мог осветить тень ее одиночества своим присутствием. Но и у Рури была порой своя жизнь. Охико не привыкла слушать слова поддержки и не привыкла просить о помощи. И потому она смотрела на Каина продолжительно, не понимая, что ей сейчас ответить.

Его руки были теплыми - отпускать их не хотелось. А воспоминания об отце были холодными и скользкими, и от мыслей о его распластанном, окровавленном теле, внутренности Охико сжимались в тугой комок. Нет, она не привыкла просить о помощи. Охико настолько привыкла со всем справляться в одиночестве - молча и не жалуясь, что она совершенно не знала, что ей сейчас даже произнести.

- Я не могу отвлечь тебя от работы, что ты, - Охико широко улыбнулась, пытаясь показать всем видом, что все было в порядке. Что она справится. Но страх противными склизкий щупальцами впился в горло, и ее голос не смог удержать дрожи. Как бы она ни старалась. Изо всех сил хотелось забыть, вытравить из своего сознания картины отца, залитого кровью. Не думать о палате, в которой он лежал. О больнице, в которой они сейчас были и о том, в каком ее отец мог быть состоянии. Не думать было бы просто. Не думать было бы надежно.

Конечно, она не хотела быть одна. Но девочка, что несла вес своего крохотного, но тяжеленного мира на плечах, не знала, как ей попросить о помощи. Она справится, потому что справлялась всегда. И все будет хорошо, потому что пока что у всех ее историй находился относительно хороший конец. И в то же время, сегодня она не хотела быть одна.

Она приподнимала взгляд на окно, через которое было видно тусклый свет уличных ламп. Ночь приближается и растёт, словно грозовая туча. Ложится тенью с почерневших небес. С каждым новым мгновением громадными клубами вздымается угрюмый мрак. Охико не хочет быть в одиночестве.

- Но если ты не занят то… я не откажусь от компании.

Сейчас очень хотелось подобрать нужные слова, но слов почему-то не находилось. Мысли не собирались воедино, вместо этого перекатываясь из стороны в сторону, как ветки липы, которые швыряло ветром. Сначала было необходимое действие, потом были слезы, и сейчас пришло молчание. Они выглядели невероятно нелепо - две потерянные души, что шли по улице и не могли найти никаких слов. Да и нужны ли им сейчас были слова?

Каин нарушил тишину первым, и Охико остановилась, посмотрев вверх. Луна падала на ее лицо своим белесым холодом, но так и не прикасалась к коже. Наверное, в какой-то момент она могла бы эту луну оценить. Охико улыбалась практически спонтанно, растягивая уголки губ по лицу, словно бы пыталась таким образом себя обмануть. А, быть может, это была просто привычка. Долго пребывать в унынии не было на нее похоже. Она, наверное, должна была скакать и говорить, что все будет хорошо. Что отец ее оправится, потому что всегда оправлялся.

Но сейчас у нее не было на это сил. То ли от того, что руки у нее так и были в сухой запекшейся крови. То ли от того, что она только что вернулась с долгой миссии. А может быть, дело было в том, что сейчас с ней был другой человек. Все силы, что поддерживали ее и на протяжении мисии, и во время операции отца, оставляли ее тело, стоило Охико только подойти к двери. Усталось была свинцовой - от нее начинало ломить кости.

И, в то же время, она замерла на пороге. И посмотрела на Каина будто бы впервые замечая его рядом с собой. Сейчас все, чего хотелось - это разбито сползти о холодную стену. Зарыться лицом в ладони и не думать ни о чем, закрывая глаза. И в то же время какое-то чувство все еще боролось в ней. Чувство, которое не было усталостью. Это был стыд. Снова.

Охико не приглашала домой своих друзей. Она не хотела, чтобы кто-то из них знал, что она проживала в бедности. Или же видел пьяницу-отца, что не мог усидеть на стуле. И Охико не хотелось, чтобы Каин видел ее мир. Видел эту такую вот ее нечистую и странную жизнь. Не хотела, чтобы он видел фотографии счастливой семьи на стене, что были настолько старыми, что на них давно осел толстый слой пыли. Охико редко протирала фотографии их семьи. Иногда ей не хотелось думать о маме. И о том, как все могло быть иначе, если бы она была рядом.

Ах, Охико умела балансировать на грани. Где-то между жаром огня и обугленным деревом. Между жгучей яростью и предельным изнеможением. Между невинностью детства и мудростью старухи, пережившей жизнь. И она всегда, всегда выходила с наклоненной головой и улыбкой на лице. Так что же происходило сейчас? Это был всего-лишь момент слабости. Слабости, которую она не привыкла показывать миру. И слабости, которую она не хотела показывать Каину. Хотя Каину, наверное, и можно. Каин совсем недавно уже видел ее слезы.

Опуская в карман руку, она доставала оттуда ключи, смотря как они раскрываются на ее ладони, словно бы нежные лепестки лилии. Она сомневалась.

- Прости, у меня дома бардак, - было первыми словами, что она произнесла с тех пор, как они и покинули больницу. Куноичи открывала дверь, и железные петли протяжно заскрипели, царапая слух. Они входили внутрь, но девочка пока что не включала свет. Первое, что она сделала, это подобрала с пола пакет из под лапши из соседнего кафе, смяв его в комок, чтобы выбросить в мусорку. И правда бардак.

И в то же время, почувствовав уют родных стен, Охико была рада, что она сама еще дышит.

Температуры в помещении Охико не замечала до того самого момента, пока Каин не упомянул отопление. И куноичи осторожнт огляделась по сторонам, будто бы тепло можно было каким-то образом увидеть. Поймать в воздухе. И пожала плечами, когда тепло не предстало перед ней каким-то физическим объектом. Она температуры практически даже не замечала. Тепло ли, холодно ли, Охико просто надевала носки помягче и натягивала через шею свитер, если становилось холоднее.

- Наверное, отец не успел заплатить, - уронила девочка, завязывая узел на черном мешке с мусором. И понадеявшись, что с этими исчезнет противный запах алкоголя. Большинство мусолра исчезло хотя бы с пола, и этого пока что было достаточно для нее. Как ни странно, бардак в доме ее смущал гораздо больше, чем отсутствие тепла. Разве не у всех дома становилось зимой немного холоднее? "Странный комментарий". - Но нашей зарплаты с прошлой миссии должно хватить, - подытожила она, надеясь, что этот комментарий успокоит заботливость Каина.

Она устала. Она чертовски устала. И совершенно не понимала, как Каин после этой миссии и последствующей операции еще и вовсе держался на ногах. Она-то сама только сидела в коридоре да рыдала без дела, так почему же только она чувствует, что стержень в ее шее ломится? Почему только она чувствует, что вот-вот упадет на колени от дрожи в собственных же мышцах?

- Котики, - она улыбнулась собственным мыслям, прикрывая глаза в своей мягкой улыбке - на тот раз, в настоящей. Она действительно хотела увидеть котиков. Зарыться в их мягкую шерсть - почувстовать настоящее тепло. Может быть даже, если ей повезет, услышать тихое мурчание под своими ладонями. С котами было как-то проще, чем с людьми. - Хорошо.

Она хотела бы поспорить, правда. Хотела бы сказать, что все в порядке - хотела бы упасть на свои простыни и орошить подушку своими слезами в тот момент, когда ей больше ни для кого не нужно было быть сильной и стойкой. Но у Охико заканчивались силы. Силы нашлись только на то, чтобы подойти к раковине, и подставить под нее свои ладони, с которых смывалась кровь тонкими потоками. Хватило сил только на то, чтобы орошить собственное лицо, позволяя холодной свежести смывать с ее щек и ресниц и соль слез, и пыль долгой дороги. Ей хотелось в душ. Сейчас и надолго. Но она не хотела заставлять Каина ждать. Каина, который и без того был слишком добр.

Смыв с себя кровь и вытеревшись тонким полотенцем, Охико забежала в свою комнату, и вернулась с полупустой сумкой, в которую она кинула пижаму, расческу, и смену одежды.

- Твои родители точно не будут возражать?

Дверь открывалась со скрипом, чем-то похожим на плач. Двое шиноби снова оказались под светом мерцающих звезд, и Охико поднимала на них взгляд, словно бы пыталась найти в них какую-то мудрость. Зачерпать силы для того, чтобы продолжать идти вперед. Усталость наваливалась на плечи грузом все более и более тяжелым, и все, чего хотелось - сейчас оказаться в постели. Своей ли, или же в квартире Каина, значения уже больше не имело. Она хотела смыть в душе остатки этого дня. Заесть пустоту в душе. И, наконец, закрыть глаза, позволяя себе провалиться во тьму.

Кажется, Охико позабыла, насколько Каин был взрослым. Насколько он действительно мог вести свою самостоятелдьную жизнь, не полагаясь на остальных. У него была работа в больнице. Была вторая работа шиноби. И только она чувствовала себя беспомощным ребенком. И ждала встречи с теплыми котами. Действительно ждала.

Тем временем чувства отступали, оставляя после себя лишь усталость. Как волны, ведомые отливом, оставляя после себя лишь мусор, камешки, да мокрый пляж. На смену страху приходило спокойствие. И тогда, когда Охико застыла на пороге вместе с покупками в обеих руках, пришли и коты.

- Ой, - отозвалась она, когда пушистый комок прыгнул ей прямо под ноги. Она видела собак, что вели себя так, но уж никак не кошек. И Охико замерла вместе со своими пакетами. Свет включался, и она смотрела на отсвет еще трех пар глаз. Он не врал о котах. Как-то Охико совершенно не ожидала четырех! Она осторожно положила пакеты на столешницу. Куки, вразумев произошедшее, последовал прямо за едой. Вот только вместо того, чтобы влезть в пакет, он уткнулся своим теплым лицом в ладони девочки.

- Эй, у тебя язык шершавый! - Обратилась она к коту, но руки не убирала. Вместо этого она мягко переместила свои ладони вокруг его морды, поглаживая кота одной рукой по голове, а другой почесывая его подбородок. Кот, кажется, был полностью удовлетворен этим положением, и прищурился, приподнимая голову. Из его груди выдалось мурчание, и Охико тепло улыбнулась. - Я смотрю он любит внимание.

Это было как-то просто. По-домашнему. Так, что в душе распространялось тепло, и даже совсем не от отопления. Было как-то несуразно считать, что простое слово "спасибо" сейчас могло хоть что-то описать. О своем горе Охико пыталась не думать - она в целом редко зацикливалась на плохом, избирая смотреть, неизменно, в будущее, которое может быть светлее и чище. И сейчас она концентрировалась на настоящем - на теплых котах, прижимающихся к ногам, да на вкусной еде, которой они, вне сомнения, купили слишком много.

Но Охико ела совсем не как маленькая девочка. Она ела даже не как две маленькие девочки. Еда, что появлялась в ее тарелке, исчезала за какие-то минуты, и маленькая куноичи вновь наваливала в свою тарелку риса  с овощами. Жевала мясо. Простые радости - еда. Охико, прикончив какое-то невероятное количество добавок, все так же перекрещивая ноги, плюхнулась спиной на диван, положив ладони на свой полный живот. Странное чувство - сытость. Ее растущий, активный организм, был голоден практически постоянно, а наесть так, чтобы у нее действительно округлился живот, было трудно. Но сейчас, положив ладони на собственное нутро, она прикрывала глаза.

Если бы она была котом, она бы начала мурчать, но вместо этого она лишь улыбнулась уголками губ, позволяя теплу и сытости наполнять ее маленькое тело. Было, дейстительно, очень приятно. И хорошо. Она была искренне благодарна Каину за все, что он сделал, правда. Однажды слезы придут. Но, наверное, уже не сегодня. Сегодня она оставила горести за порогом этого дома. Сегодня она слишком устала, сегодня было слишком поздно для того, чтобы пытаться что-то там с смывать и с собственной души. Наверное, она встретится со своими демонами - или демонами собственного отца - но сделает она это не сегодня.

Всему свое время.

- Хорошо, я вернусь пожелать тебе спокойной ночи, - сообщила она, с трудом поднимаясь - за свое недолгое время неги она чувствовала, что практически вросла в диван. Комната была тоже теплой, мягкой. Как и булькающая вода, в которой покоились пузырьки. Охико смывала с себя и грязь последней миссии, и остатки запекшейся крови, и груз того веса, что она вынашивала все это время. Куноичи прикрывала глаза, опускаясь под воду с головой, перемешивая рыжину волос с белой пеной, и пыталась таким образом смыть и мысли из собственного воспаленного сознания. Она расслаблялась. Впервые за долгое время, действительно расслаблялась.

И тело стонало, когда с него снимался этот вес бытия шиноби. Этот груз ожиданий и обязанностей. Сейчас она могла быть просто девочкой. Девочкой, которая научилась принимать от других людей помощь.

Спустилась вниз она примерно через пол часа, переодевшись в свою теплую пижаму и завернув мокрые волосы в мягкое полотенце, заткнутое концом прямо на лбу. Как повязывать полотенце красиво на своей голове она не знала - таким вещам, вне сомнения, тоже обычно учит мама. Когда-то она думала о том, что может научиться сушить голову своим же геномом пара, но экспериментировать в этой квартире не хотелось.

Девочка садилась обратно на диван, наливая себе небольшую чашечку все еще горячего чая.

- У тебя ванная опасная, из нее не хочется вылезать, - сообщила она, подминая под себя ноги, - спасибо. Правда, Каин, спасибо, что пригласил меня. У тебя... очень тепло. Уютно.

Их мечты казались слишком разными. Охико, вслушиваясь в мечтающий тон Каина, никак не могла понять, как он мог считать берег моря или подземные пещеры какими-то уютными. Вот его дом - он был уютным. Наевшиеся коты, что прижимались своими мягкими боками к ее ногам, были уютными. Куноичи тоже, конечно же, хотелось путешествовать. Ей хотелось увидеть мир - как, наверное, мир хотелось увидеть каждому подростку, что только начинал осознавать, кем он является. И, в то же время, ей никогда не хотелось ничего, кроме как иметь место, куда можно было вернуться. Спокойное, нежное - как объятия матери, которые Охико практически не помнит.

- Мне этого не понять, - откликалась она, осторожно поглаживая кота между ушами, - я хочу такой дом, как у тебя. Ну или не совсем. Небольшой дом. С большой гостиной. Со столом, за которым может собираться много людей. Может, даже, с библиотекой, в которой собрано множество книг. И с садом - таким, в котором можно выращивать красивые цветы. А может даже и овощи. И смотреть на закат, прокачиваясь в кресле под теплым пледом. - Она наклоняла голову, чувствуя себя немного уязвимо, произнося вслух свои простые мечты. Обсуждая жизнь, которая никогда не будет ей доступна. Думая о мире, в котором она никогда не имела права жить.

- Ты знаешь, кроме этого мне ничего в жизни не хочется, - она чувствовала, в этот самый момент, что сказала слишком много. Что озвучила то, о чем шиноби, на самом деле, не говорят. Охико не хотела быть самой сильной. Не хотела быть знаменитой. Не хотела быть ни Тсучикаге, ни генералом, ни джонином, ни советником. Двенадцатилетним подросткам, говорят, не идет отсутствие амбиций. Пока все ее одноклассники пытались изменить мир, стать сильнейшими, и доказать себя, Охико хотела просто... быть.

Существовать, пока чья-то рука не стерла ее существования ряди какого-то там конфликта, на который ни она, ни другие жители селения, не подписывались.

Хорошо, что следующая тема подвернулась практически самостоятельно, позволив Охико сменить тему. Потому что сейчас, на какое-то мгновение, она открыла и свое незащищенное брюхо подобно этим доверчивым котам. Она могла бы говорить про книжный клуб - вот только едва ли у нее когда-то действительно было время на клубы. Кто знает, на сколько миссий ей нужно будет сходить, чтобы заработать на лекарства для отца да бинты для его выздоровления. Но ее не удивил клуб, нет. Ее удивило то, что Каин собирался отсутствовать час.

- Выходить? На дворе глубокая ночь.

Слов про огород Охико практически не слышала - где же ей найти это время, посреди всех миссий и тренировок, чтобы выращивать растения? Где же ей найти силы, между всем тем, что еще нужно сделать, что еще нужно освоить, чтобы действительно начать воплощать эти мечты? Ее мечты не станут реальностью, и куноичи это знала. Принимала с тихой покорностью как часть своей жизни, которая никуда не денется. Пока она была сосудом для Биджу, она должна была сражаться. Если она перестанет быть сосудом для Биджу - она расстанется с жизнью.

Кокуо всегда наблюдал за яркой жизнью своей носительницы с вялым любопытством; он видел, как под взором воплощения человеческой ненависти и желания разрушить врага девочка превращается в кокон оголённых, натянутых нервов. Готовых вот-вот лопнуть, выскальзывая из маски спокойствия и принятия, которую она так хорошо носила.

И, стоит ей остаться в абсолютной беззащитности, как наружу выльется неприкрытая истина. Страх, свойственный каждой человеческой душе, вогнанной в ряды армии, созданной по воле шиноби власть имущих.

Сущие пленники.

Оба они. Кокуо не простил человеческую расу за то, что его поработили ради войны, на которую он не подписывался. Девочка - такая же пленница, как и он сам. Она понимает это, вот только не успела почувствовать по этому поводу ярость. Кто-то же должен это делать, правда? Кто-то же должен был стать сосудом. Ах, она была младенцем. Откуда ей было знать? Но почему она еще так и не научилась ненавидеть людей, которые поставили ее в это положение?

В эту ночь они с Каином продолжали говорить о пустяках. А могли бы поговорить о том, почему у Охико никогда не будет сада. Почему в ее жизни никогда не будет спокойствия. И о том, почему ее жизнь наверняка оборвется трагически рано, как и жизни остальных ее одноклассников. Если бы Охико знала, что Каин знает о ее положении, то у нее мог появится целый второй человек, с которым она могла быть открытой. С которым она могла бы снова побыть слабой. Но сейчас она несла этот свой крест одна. Как и привыкла.

И она мягко улыбалась, отстраненно наслаждаясь чаем и теплым боком котов, которые прижались к ней все сильнее. На тело находит усталость. Охико зевнула, прикрыла глаза, и устало провела пальцами по векам.

- Я буду рада всему, что ты приготовишь, спасибо, - в ее доме завтрак обычно делала она - отец любил спать допоздна. Или нет, не любил. Не мог найти в себе сил подняться и встретить новый день. - Я пойду спать. - Сообщила она, потянувшись, и поднимаясь на ноги. Юркие коты, заприметив движение, вскочили и сами, готовясь последовать за ней. Один и сам побежал в сторону ее спальни, не дожидаясь приглашения.

- Увидимся утром?