«Как там дела обстоят у Охико и Каина, интересно? – вдруг подумалось юнцу, шагающему по центральной улице Ивы, путь свой он держал прямиком к башни резиденции деревни, – они уже наверняка прибыли в скрытый Дождь. Первый этап для обоих из них обойдётся плёвым делом, а вот испытание второго этапа им лучше воспринять всерьёз. Каждое селение, конечно, по-своему его обустраивает, но менее опасным от этого оно не становится».
Масааки верил в способности своих знакомых, всем сердцем надеясь, что они вернуться в целости и сохранности с новым званием домой, но всё равно в ровной степени переживал как за рыжую, так и за Каина, вспоминая свой собственный горький опыт тюнинских экзаменов. Если бы не упрямость отца, он был бы сейчас в Амэ бок о бок со своими товарищами и односельчанами, демонстрируя весь потенциал нового поколения синоби скрытого Камня. Заодно и присмотрел бы за друзьями при возможности. Но Отōсан, по всей видимости, был иного мнения, не желая более посылать сына на испытание, к которому считал его недостаточно подготовленным, раз уж случайное убийство ниндзя другой деревни так сильно ударило по его морали и психике. Сказать, что Масааки держал на Седьмого злобу – всё равно, что ничего не сказать.
«Надеюсь, что меня пронесёт и я не пересекусь с ним в резиденции», пробежало у в голове Каменного медвежонка, когда тот приблизился к огромной цилиндрической башне с конусообразной крышей и начертанным канджи «土», означающим «земля». Разочарованию юноши не было придела, когда он застал в кабинете отдела по распределению миссий своего батю. Мужчина со шляпой Тени Земли из высоты своего почётного места лишь бросил на вошедшего в помещение холодный словно лёд взгляд своих синих глаз, после чего молча вернулся к проверке собравшейся горы отчётов на своём столе. Масааки, совсем как ребёнок, отвернул надутое обидой лицо в сторону.
– Достопочтенный сын, – радостно воскликнул его один из помощников Тсучикагэ. – У нас как раз есть отличное задание для вас!
Как бы юноша за свою короткую жизнь ни противился, когда к нему обращались столь официозно, дел это совершенно не меняло. Поголовно все в деревне пользовались формулировкой «существительное «сын» + суффикс -сама», когда имели прямое взаимодействие с отпрыском кагэ скрытого Камня. А за его спиной уже звучало, пускай не всегда, а лишь в некоторых случаях, но всё же презрительное прозвище «Ишикума». Самому Масааки же оно нравилось, он гордился своим смешанным происхождением.
– Поступила жалоба от некоторых жителей, что в селении появился какой-то духовный наставник, промывающий мозги своим последователям и вымогающий у них деньги. Ваша задача, Мусуко-сама, заключается в том, чтобы провести расследование. Если этот монах действительно замешан в вымогательстве – нужно предоставить доказательства представителям закона.
– Сам ни в коем случае не своевольничай, – вдруг отозвался батя, не отрывая головы от свитков.
– Принято! – юноша взял переданный помощником свиток с миссией, после чего направился к выходу из помещения.
– Маса, – голос отца прозвучал как-то робко. Он уже давно так не называл своего сына. Стоя у порога гэнин обернулся к сидящему за столом мужчине. – Удачи там тебе…
– Всё выполню чётко, как всегда! – весёлым тоном уверил его сын, изобразив легкую улыбку на лице и протянув вперёд сжатый кулак с поднятым вверх большим пальцем.
***
Странствующий монах, исходя из информации со свитка, обосновался в старом заброшенном храме на окраине деревни. Популярность синтоистских верований убавилась уже давно во всех скрытых деревнях, где большей популярностью пользовались жизненные философии, связанные с идеологией Ниндо – Путём ниндзя, – и скрытый Камень далеко не был исключением. По этой причине большинство храмов, особенно небольших, опустели и вскоре пришли в упадок. Неожиданное появление гуру, тем не менее, возобновило работу этого заброшенного святого места. Прихожане, живущие в основном в этом районе селения, принялись посещать храм чаще, вспоминая о собственной религиозности благодаря учениям монаха, проводящего здесь свои проповеди и нравоучения. Скрытому Камню не было никакого дела до духовности своего населения, каждый житель деревни волен веровать в то, что считает правильным, но правительство никак не могло игнорировать тревожные жалобы родственников последователей странствующего монаха.
«Так много людей. Никогда бы даже не подумал, что жители Ивагакурэ столь духовный народ», – пробежало в голове юноши, занявшего место в длинной очереди, стоявшей перед входом в небольшое помещение храма. Монах проводил свои проповеди дни на пролёт, с самого утра до позднего вечера. Двое приближенных гуру у входа пропускали прихожан по группам – старое помещение не могло вместить в себя такую толпу разом. Осмотревшись вокруг себя, парень подметил, что подавляющее большинство паствы монаха – старики. Лишь немногие были среднего возраста. Сам Такада являлся единственным подростком, ожидающим посетить проповедь. 
До ушей стоящего в очереди Масааки доносились слова прихожан, чуть ли не боготворивших монаха. Многие называли его своим спасителем и утверждали, что готовы отдать всё ради обретения хотя бы доли от его неисчерпаемой мудрости. От их слов и высказываний несло чрезмерным фанатизмом, заметить это было несложно, особенно такому человеку, как Маса, скептически относящегося к духовным вероучениям. «Распространения веры, всё равно, не является преступлением. Он же монах и, по всей видимости, хорошо выполняющий свою работу, раз уж убедил столько людей в правильности своих верований», – подметил для себя гэнин, медленно продвигаясь к входу в храм.
– Как же приятно мне видеть среди нас подрастающее поколение, – с тёплой улыбкой молвила стоящая рядом женщина, обращаясь к подростку, – Синрикё нуждается в молодых последователях.
– Синрикё? – переспросил пожилую незнакомку юнец.
– «Учение истины», – уточнила она, – религиозное движение, основанное нашим Мудрейшим Гуру, Киёхидэ Хаяси-сама. Впервые посещаешь Норито но Санкэй нашего Премудрейшего?
«Попахивает сектой».
– Да, – согласился Маса, – моя тётушка посоветовала посетить его проповедь. Говорит, что учениям Хаяси-самы нет равных.
– Святая истина, – ответила седая женщина, одобрительно кивая головой, – познания Хаяси-самы наведут твою заблудшую душу на верный, праведный путь, ведущий к блаженному спасению.
В храм юноша попал лишь ближе к вечеру, когда жаркое летнее солнце начало прятаться за высокими горами. Каменному медвежонку посчастливилось – двое мужчин отправили стоящих за ним прихожан по домам, говоря, что монах устал и не станет больше принимать других людей на сегодня.
Вошедшие в храм прихожане принялись занимать места, становясь на колени перед алтарём Будды. Масааки заметил человека, расставляющего вокруг верующих зажжённые сэнко – палочки благовония. Помещение практически сразу заполнилось резким ароматом сладкой зелени. Сжигание благовоний – обычная практика при богослужениях. Как только все подготовки к проповеди были совершены, тут же загремел монотонный барабанный звук, под который к своим прихожанам прибыл монах. Он был невысоким, лысым мужчиной с заметными морщинами на лице и длинными седыми усами, достающими до пояса. Его монашеское одеяние состояло из тёмных тканей. Заняв почётное место у алтаря, старик низким тембром своего голоса начал петь слова молитву. Прихожане подняли головы и принялись подпевать ему. Масааки не знал слов этой молитвы и практически не понимал её смысла, но по какой-то непонятной причине ему захотелось поучаствовать в этом религиозном хоре. Он бессознательно присоединился к пастве Хаяси-самы, напевая себе под нос монотонный ритм звучащей религиозной песни.
Спустя несколько минут храм погрузился в мёртвую тишину, все вокруг будто бы вошли в состояние медитации. Это продлилось ещё одну минуту. Благовония столь сильно резали нос, что у юного синоби слегка закружилась голова. Вдруг монах, понявшись на ноги, принялся гласить свой монолог, что-то заливая о кармической реинкарнации. В его словах хитроумно перемешивались понятия религиозного синкретизма с эзотерическими теориями. Монах во время своей речи цитировал и по-своему трактовал отрывки святых текстов синтоизма, уверяя всех присутствующих, что Ками вознесли его разум, открыли третий глаз в его душе, с помощью которого он видит истину всего мира и знаком с секретами благополучного «перерождения».
Здоровый и просвещённый человек без труда назвал бы эту проповедь «ахинеей», состоящей из выдумок разных верований и мистических учений, но по какой-то таинственной причине слова из уст монаха звучали крайне убедительно. В то что старику известна какая-то глубокая истина захотел поверить даже Масааки, до этого дня совершенно не питающий никакого интереса к религии, будто совершенно лишившись способности критически мыслить и анализировать поступающую информацию. Он, как и все остальные присутствующие, внимательно вслушивался в каждое произнесённое монахом слово, но, к огромному его сожалению, всё в этом мире кончается. Так и эта проповедь, наконец, подошла к своему завершению.
– … этим вечером я проведу индивидуальную сессию лишь самым достойным и… щедрым из верующих, – вдруг добавил старик. Двое. Двое мужчин начали ходить по храму с протянутыми подставками самбо для религиозных подношений, в которые прихожане начали складывать собственные деньги. Когда один из мужчин остановился около юноши, тому захотелось проверить карманы штанов, не осталось ли у него какой-нибудь мелочи, но даже если бы она и была, место среди трёх самых-самых для эксклюзивной сессии монаха он бы всё равно не добыл.
«Что я творю? – одна рука сжала бедро, пока вторая искала несуществующие деньги в кармане. Масааки был пареньком добрым, но не настолько, чтобы выбрасывать деньги на непонятные пожертвования в храме, которого ранее не посещал, – почему всё кажется таким затуманенным?».
Мужчина с деревянным подносом отдалился от ничего не пожертвовавшего юнца. Его сознание будто бы находилось в каком-то коматозном состоянии, словно что-то блокировало мышление. Такими же потерянными ему казались и прихожане. На инстинктивном уровне юноша укусил себя за нижнюю губу. По его подбородку протекла капля крови, оставляя за собой алую дорожку. Чувство боли заставило его сознание пробудиться.
«Неужели? Гендзюцу? Но как? Когда?»
Мысли парня начали забиваться вопросами, впервые за всё это время.
Пока Масааки приходил в себя, монах уже выбрал трёх из своих последователей. Тех, кто по больше рё выложил на поднос.
– Прошу Вас, Хаяси-сама! – вдруг выкрикнул юноша из толпы, выходя к центру храма и становясь на колени перед гуру, – позвольте и мне вкусить ваше знание.
Некоторые прихожане переняли у мальца инициативу и тоже начали умолять его. Но познать истину было суждено не всем.
– Лишь отказавшиеся от мирских благ и удовольствий способны принять и понять мои учения. Вы же только стали на путь просвещения. Всему придёт своё время, – ответил им монах, уходя с тремя последователями через стоящую за алтарём дверь. Других же прихожан вывели на улицу.
Вдохнув свежего вечернего воздуха, Масааки словно переродился. Задурманенный разум вернулся функционировать, как прежде и услышанные слова в стенах храма более не казались ему столь глубокими и убедительными.
«Похоже в этом деле замешана не только психологическая манипуляция прихожанами, но и искусство иллюзии. Монах наверняка способен использовать гендзюцу… нужно вывести его на чистую воду!».
Синоби провёл чакру стихии Земли по своему телу, после направил её под ноги, что позволило ему буквально зарыться под землю, словно кроту*. Выбрался из земли парень с другой стороны храма, где находился загороженный двор. Скрываясь за кустом, он принялся следить за так называемой эксклюзивной сессией монаха. Держа зажженные палочки благовония в руках, он ходил между стоящими на коленях последователями. Спустя некоторое время он приказал им закрыть глаза, его руки начали складываться в нечто похожее на ручные печати. Присмотревшись, гэнин понял, что именно ими они символы и являлись.
«Использует искусство иллюзии через запах благовоний?», – предположил парнишка, наблюдая за происходящим. Монах принялся что-то нашёптывать на ухо каждому из своих последователей по очереди, после чего те, словно под гипнозом, разом поднялись и покинули двор храма. Масааки счёл уместным проследить за одним из них используя ту же технику, которая позволила ему пробраться к заднему двору. Цель слежки синоби прибыла, по всей видимости, к месту своего жительства. У себя в доме верующий задержался лишь на ненадолго, после чего вышел из помещения держа в руках шкатулку и направляясь назад в храм. То же самое совершили и двое других. В шкатулках содержались деньги и драгоценности. «Этого должно быть достаточно. Прямо вмешиваться в это дело мне так или иначе не положено, так что можно возвращаться в академию», – решил юноша, после чего в спешке направился в сторону резиденции.
***
– Судя по тому, что мне удалось узнать, монах действительно собирает деньги, – принялся докладывать Масааки дежурному в отделе выдачи миссий скрытого Камня. Отца в кабинете не было, – с помощью какого-то гендзюцу, действующего через запахи, он способен манипулировать разумом своих последователей, побуждая их на обильные пожертвования. – Парень предоставил тюнину украденную палочку благовония, которую мужчина сразу же принялся обследовать. – Помимо этого Киёхидэ Хаяси проповедует не традиционные синтоистские верования, а возглавляет собственный культ Синрикё.
– Хм, похоже она состоит из смеси трав… конопли, если не ошибаюсь, но экземпляр лучше отправить на детальную экспертизу. Отлично, достопочтенный сын. Жалоб родственников прихожан храма и твоих показаний будет достаточно для того, чтобы задержать монаха, а там уже наши люди из отдела допросов добьются от него чистосердечного признания.