Авантюрин едва заметно сощурился — на мгновение ему захотелось снова попробовать откусить себе язык. Только в этот раз не ради того, чтобы подавится собственной кровью и болью, сбежать от давно утомившего и бессмысленного мира и тяжелых цепей, но потому что у него случайно вырвалось кое-что, что не должно было быть интерпретировано... так.
"Накаркать — да, не смею спорить, вы в этом мастер".
Недотепа не могла знать о трагической судьбе, которая настигла всех тех людей, которые когда-либо помогали ему спасать собственную шкуру, но даже имей она ввиду нечто совсем другое, Авантюрину легче совсем не становилось, ведь и без таких вот напоминаний каждый раз приходилось трусливо загонять чувство вины в самые глубины подсознания. Блеск его дара всегда отбрасывал крайне уродливую тень — и в этой тени уже сгинули все, — практически все, — кого он когда-либо любил или мог полюбить: отец, мать, сестра, его народ. Они заплатили своими жизнями, подпитывая "дар Гаятры", что раз за разом спасал Авантюрина от поражений. Иной раз, пытаясь подогнать верования авгинов к общепринятой во Вселенной вере в Эонов, он ловил себя на мысли, что Гаятра чем-то похожа на ХууХ: её дар своему "благословенному дитю" был очень уж... жестоко сбалансирован. С этим в конце концов, отказавшись от попыток выяснить для себя происхождения собственного счастья, Авантюрину пришлось смириться и научиться видеть в большей части окружающих людей не более, чем игральные фишки или полезные инструменты, а в жизни — рискованный для инвестиций проект, причудливо переплетенный с азартной игрой.
И существовать стало значительно проще, пусть и не всегда. Исключения были у любого правила, и его отношение, взращённое державшимся не иначе как на одном честном слове защитном механизме психики и профессиональной деформацией, с некоторыми людьми давало сбой. Одним из таких людей, пусть даже Авантюрин отказывался это признавать, был тот, кем сейчас претворялась девчонка из Таверны. И слышать о том, что он приносит лишь несчастье, от кого-то с этим лицом было... довольно-таки неприятно.
Впрочем, гораздо хуже было бы, если бы эти слова были произнесены губами Топаз.
— Вы мне скажите, — Авантюрин усмехнулся на вопрос о формулах и том, насколько они перестают делать азартную игру азартной. Сам Авантюрин был склонен считать даже эксперименты Гильдии и Общества гениев с тем же условным синтезом той ещё игрой в "оно-рванет-или-нет", так что у него и сами формулы были не иначе как порождением азарта. Наука сама по себе, если подумать, тоже отнюдь не всегда была подчинена холодному разуму. — Не люблю математику.
Между тем собравшаяся толпа явно была взволнована его словами о фальшивых подарочных купонах, что придало Авантюрину только больше уверенности.
— Ха-ха-ха, вы искажаете факты в удобную для вас сторону? Как не похоже на вас, Доктор! Может, я явился именно потому, что карты фальшивые?
Но перед ним стоял не Веритас Рацио. Перед ним стояла Недотепа в маске, которой от скуки захотелось примерить поверх маски ещё одну маску — гипсовую только. В играх с ней было бесполезно опираться на разум.
— Но нельзя исключать, что вы правы.
Авантюрин развернулся к толпе и снял очки, явив свои мерзкие глаза. Его вкрадчивый голос, словно опасная змея (Яшма бы гордилась), прополз над людьми.
— И что я действительно обнулил все ваши карты за то, что вы были на этой "лекции" и даже интересно отвечали. И не только карты. Возможно, если не разойдетесь, никто из вас больше никогда себе даже кусок синтезированной еды купить не сможет.
Счета, кредиты на руках, сама возможность совершать платежи — отнято будет все. Блефовал ли Авантюрин? Даже ему трудно было судить об этом. Однако раз уж Недотепа скатилась в своем спектакле до примитивной борьбы всего хорошего против всего плохого, то, видит Клипот, Авантюрин был с радостью готов сыграть злодея.