Градус безумия ситуации, конечно, был выше, чем в день, когда Муген Номер Два сменил Мугена Номер Один с самым невозмутимым видом. Потому что Муген Номер Два не приглашал их в алкогольный угар, дурно пахнущий смесью спёртого воздуха и сакэ разной степени употреблённости. Даже в канализацию отвёл на второй день, чтоб успели зауважать.
А вот мизукаге педагогикой не заморачивался, и успел между делом сообщить им о очередных кадровых перестановках - Руйка бы удивилась, но устала удивляться уже давно, — продемонстрировать Учителя Номер Три, которого можно было с тем же успехом окрестить Мугеном Номер Три и мысленно поставить в очередь на выбывание; и отправить их на миссию, которая по шкале "сбегать перед обедом" и "убить себя с особой жестокостью" явно приближалась к верхнему пункту.
Интересно-то как получается.
Руйка на нового учителя не смотрела. И на Аметсуки не смотрела. И даже в сторону Татсуи головы не повернула, нет, она пялилась на мизукаге с выражением лица, которое все, кто хоть сколько-нибудь её знал, могли счесть странным.
Потому что вот он, мизукаге. Лидер деревни, надежда страны. Он, его батарея бутылок, его диван, его стол и его громкий приказ, выданный без особого интереса, как будто их команду достали из коробки с неинтересным подарком, повертели в руках и отправили куда придётся, чтоб глаза не мозолила. Не то что бы ему вообще должны были быть интересны проблемы молодого поколения, да, но мог хотя бы плошку с саке из рук убрать, раз уж на обед звать не собирается.
Руйке, смотрящей на мизукаге, вдруг безумно захотелось спросить у него самым невинным голосом, куда делись её родители или помнит ли он вообще, что они у неё были, чтобы посмотреть, изменится ли эта озверевшая, словно из твёрдого дерева вытесанная физиономия хотя бы на секунду. Желание было настолько сильным, что Руйка вежливо улыбнулась, приоткрыла рот... и не сказала ничего.
Нет, не испугалась, не перед авторитетом спасовала. Авторитет мизукаге, и до этого изрядно потрёпанный в её глазах, растворился в парах алкоголя и остался грязноватым осадком, поэтому на кураже от таких новостей можно было бы и спросить. Да только не хотела она на самом деле получить ответ. Скажет ещё "девочка, ты кто?", и потом только в нукенины, разбитую гордость зализывать, потому что такие вопросы задают, когда готовы получить неприятные ответы. И - болезненно давалось ей это знание - ему ещё и насрать окажется скорее всего, но, пока об этом не сказано прямо, можно сохранять подобие здоровых внутриколлективных отношений.
Вот будет готова принять правду, ну или станет такой крутой, что заткнуть её будет проблематично, тогда обязательно спросит. А пока, как учила мать, живи тихо, живи обычно, будь осторожна, но ничего не бойся. Всему своё время.
Вежливая улыбка. Поклон.
— Спасибо за заботу, — всё по урокам матери, прибавлявшей после таких уроков, что думать при этом можно совсем не о благодарностях. — Приятно познакомиться, — ещё один вежливый и сухой поклон в адрес учителя, на котором взгляд Руйки задержался ровно на то время, которого требовали правила приличия. Официальная часть закончена, Руйка повернулась так резко, что подошвы заскрипели, и уже куда тише и без пресной вежливости прибавила, явно обращаясь к Аме, — Надеюсь, мы станем отличной командой.
Не то что бы правда надеялась. Хотелось бы, конечно, стабильности, но откуда ей взяться, в Кири-то.
Ради более локальной стабильности надо было догнать Татсую, пойти если не рядом, то следом, напоминая, что она вроде ещё существует. С его настроениями тоже всё было понятно - у неё заноза в семье, у него заноза насчёт полной бездарности, и что-то ей подсказывало, что за три месяца это не сдвинулось ни на шаг, а теперь впереди миссия с чёрт знает чем. Оставалось пожалеть Аметсуки, которая едва ли подозревала, к кому её причислили, да и Татсую, да и себя смело жалеть можно — она, правда, не будет себя жалеть, потому что есть дела поважнее.
Ну, значит, придётся постараться.
