Другим числом (цифрой) с негативной коннотацией у японцев является девятка. Причина также заключается в «плохом» созвучии. Цифра «9» (九) считается у японцев несчастливой из-за созвучия с иероглифом «мучение» («боль»).

Многоточие. Оно создает мощный литературный эффект некой жеманной недосказанности. Выводит читателя на один уровень конспирации с автором, подчеркивая их закрытый союз в рамках сессии передачи информации от одного к другому. Дескать, мы-то понимаем, о чем идет речь, а остальные - нет. А уж гибрид многоточия с восклицательным знаком или знаком вопроса вообще выводит автора и читателя на астральную интимную связь. Этакий майндфакинг под аккомпанемент музыки сфер.

напои меня чаем с мятой и, пожалуйста, обними. ты ночами всегда крылатый, ты ночами всегда один. в этой комнате воздух спрятан — не отыщешь к нему двери. одиночеством город смятый. забери меня, забери. и сквозь волн полуночный шёпот, не рассказывай: говори, где на сердце восьмая нота,
где как будто бы край земли.

эти звёзды готовы плакать. нам заклятые фонари, равнодушные блики-пятна, не заменят морской зари. волны нежно под рёбра хлынут, ты, которого я люблю, не утонешь в себе отныне, выход к нашему кораблю разукрашен небесной пылью, взвесь тумана над ним парит, чтобы сказки все стали былью. ярче всякой звезды гори.

и дыханьем ночи объятый в серебристо-родной дали, обними меня — крепче клятвы. проигравший судьбе пари, напои меня чаем с мятой, и, пожалуйста, не дыши,
если я различаю внятно
отголоски твоей души.

Че, пацаны, культура?

Если совсем недавно вы расстраивались, что из всех прописанных в конституции прав гражданина были попраны только права на конфиденциальность личных переписок и мирные собрания, то вас можно поздравить: теперь под зад пнули право на участие в культурной жизни страны. Официально никто ничего пока что не заявлял, на новостных каналах можно найти только робкие осторожные статьи, описывающие общий ход дела, но Google maps уже оптимистично заявляют: опоздал ты, дружок, лет на 8 раньше надо было Москву посещать.
А 8 лет назад произошло вот что: музей В.В.Маяковского был закрыт на капремонт, а все работы - бережно укрыты обещаниями открыться вновь в 2018. После крайний срок перенесли на 2019, а в 2020 решили попусту не размениваться: неча место на Лубянке-то занимать.
Наверняка все помнят громкие речи на практически любом официальном мероприятии: береги, гражданин, преумножай культуру своей Родины! Изучай классиков, посещай музеи. Веди культурный до́суг, сына-корзина.
Теперь школьники могут смело пренебрежительно смотреть на все эти приставания. Снисходительно так прищуриться да и сказать, мол, маменька, какие музеи, в своем ли вы уме вообще. Ваши музеи скоро позакрывают все, ваша литература никому не нужна, ваша поэзия - сор, плывущий по течению жизни.
Что и говорить, министр ведь сама совершенно не "переносит музеи, выставки" и "просто НЕНАВИДИТ ЭКСКУРСИИ!!!". Одним унылым местом меньше, в целом. Другой культуры у нас для вас нет, мамаша.
Пока вас учат беречь и сами же забирают. Вам рассказывают о высоком и творят херню. В музее одного из ярчайших поэтов в русской литературе "рефлекторно приложиться, как святыне" уже не к чему. Это не удивительно. Там, где в капиталистической системе 83% благосостояния находятся у 10% населения, где предпринимательство и богатство до излишеств пытаются пропихнуть под видом духовности, где скрепы впиваются в личную жизнь граждан, высасывая из них всё, что необходимо, места культуре нет. Нет места литературе, не нужна поэзия. Есть только Жора Крыжовников и анекдот про прачечную. Больше сказать нечего.
А теперь
Ваше
слово
товарищ маузер.

Юки Кано мало думает о женщинах и собственных вкусовых предпочтениях.
По обыкновению ему просто все равно – блондинка или брюнетка, шатенка или рыжая; тощая, как доска или мягкая, как сахарная вата. Совесть его не мучает.

В его голове крутятся шестеренки планов захвата и атак, рука без устали рубит и режет, то и дело чакра подходит к концу и он, уставший, валится без сил. Сны его не мучают тоже.

Свои животные порывы он забивает гвоздями, чтобы не отвлекали от насущного, но, порой, физиология берет верх и он, просыпаясь по утрам в узкой своей кровати, похожей на гроб, оттягивает резинку трусов, наблюдая, как на эрегированном члене проступает одна единственная мутная капля. И чертыхается зло.

Продажные женщины с радостью высосут из него все. И деньги тоже, чтобы не отягощали его кошелек. Они все одинаковые, а потому, когда он спит с ними, то представляет себе других. Так, любопытства ради, развлечения для.

Худосочную и тонкую Аи, потому что она похожа на юную легкокостную госпожу, и когда в нее входишь, то она попискивает от выдуманной боли, изображая невинную девственницу. Она лежит, по обыкновению, распластавшись под ним, и зовет, пока не потеряет голос.

Дикую и дерзкую Ритсуко, потому что перед ней не стоит объясняться в чем-то подобном. Это будет короткое оздоровительное мероприятия, удобное им обоим. Чувственно, но без лишних ласк, будто бы боясь привыкнуть друг к другу.

Быть может, он думает о ком-то еще, но имена и лица в момент кульминации смазываются, превращаясь в какой-то единый собирательный образ, в абсолютную точку, после которой Юки Кано отпускает. Физиология победила, но ему, в целом, уже все равно.

В его голове есть цель, как единая константа, и он ее преследует.

У нее прохладное почти неживое лицо, похожее на кукольное. Высокая линия точеных скул, узкий подбородок, который она забавно вздергивает, когда ей что-то не нравится, и большие проникновенно-туманные глаза, в которых так легко потеряться.
Поначалу Кано смотрит на нее с отвращением. Аи напоминает ему беззубое травоядное, требующее опеки и заботы; косулю, с этими слезливыми глазными яблоками, которые он с удовольствием выдавил большими пальцами своих рук, затянутых в черные перчатки до самых локтей. Она кажется ему безобидной, никчемной и пустой.

Их совместные задания – необходимость, кабала, цепь, висящая на волчьей шее. Юки рычит, скалится, злиться и волосы на его затылке встают дыбом от этой всепоглощающей кровавой агонии.

Однажды Аи поднимает на него свой взгляд. В них барханами белого, трескучего на зубах, песка плывет опустошающее безразличие, и в этом сухом море на многие мили нет ничего, кроме темноты, вязкой и густой. Девочка с кукольным лицом смотрит на него с холодностью и равнодушием, и в этот самый миг Кано думает, что ошибся.

Холод и море давно внутри него, но холодный сухой песок иссушает его внутренности и он тонет. Тонет в ночной пустыне, наглотавшись пеплом от самосожженного яростью нутра.